Мы не станем описывать это долгое путешествие.
Ничего существенного, кроме восхода и захода солнца, не происходило.
Иной раз Диана, потеряв терпение, вскакивала с постели, когда окна гостиницы еще были посеребрены лунным светом, будила барона, расталкивала крепко спящих слуг, и они отправлялись в дорогу под ярко сияющей луной, чтобы выиграть несколько лье на этом длинном пути, казавшемся молодой женщине бесконечным.
И надо было видеть ее, когда посреди дороги она вдруг пропускала вперед сначала Жарнака, гордого тем, что он перегнал всех, затем слуг и оставалась одна на каком-нибудь пригорке – поглядеть, не следует ли кто-нибудь за ними по долине. Удостоверившись, что долина пустынна, не обнаружив на ней ничего, кроме рассеянных по лугам стад или безмолвной колокольни какого-нибудь городка, торчащей далеко позади, она нагоняла своих, охваченная еще большим нетерпением.
Тогда отец, который исподтишка подглядывал за ней, говорил:
– Не бойся, Диана.
– Не бояться? Чего же, отец?
– Разве ты не смотришь, не следует ли за нами господин де Монсоро?
– А, это верно… Да, я смотрю, – отвечала молодая женщина, снова бросая взгляд назад.
Вот так, переходя от одних опасений к другим, от надежды к разочарованию, Диана прибыла к концу восьмого дня в Меридорский замок и была встречена у подъемного моста госпожой де Сен-Люк и ее мужем, которые во время отсутствия барона выполняли роль хозяев замка.
И для этих четырех началась та жизнь, о какой мечтает каждый из нас, читая Вергилия и Феокрита.
Барон и Сен-Люк охотились с утра до ночи. По следам их коней мчались доезжачие.
Собаки лавиной скатывались с вершины холма, преследуя зайца или лисицу, и когда из лесу доносился громкий шум этой неистовой погони, Диана и Жанна, сидевшие рядом на мху, в тени деревьев, вздрагивали, но затем снова возвращались к своей нежной и полной тайн беседе.
– Расскажи мне, – говорила Жанна, – расскажи мне обо всем, что было с тобой в могиле, ведь все мы считали тебя умершей… Погляди, боярышник в цвету роняет на нас свои последние снежинки, бузина шлет нам свой пьянящий аромат. В ветвях дубов играют солнечные блики, в воздухе – ни дуновения, в парке – ни души; лани разбежались, заслышав, как дрожит земля, а лисицы забились в свои норы. Расскажи мне, сестричка, расскажи.
– Что я тебе говорила?
– Ты ничего мне не говорила. Итак, ты счастлива? А что же тогда означают эти голубые тени под прекрасными глазками, перламутровая бледность твоих щек, трепещущие веки и губы, напрасно пытающиеся улыбнуться… Диана, у тебя есть о чем рассказать мне.
– Да нет же, нет.
– Значит, ты счастлива… с господином де Монсоро?
Диана задрожала всем телом.
– Вот видишь! – воскликнула Жанна с ласковым упреком.
– С господином де Монсоро! – повторила Диана. – Зачем ты произнесла это имя? Зачем ты вызвала этот призрак сюда, где нас окружают деревья, цветы, где мы счастливы?
– Что ж, теперь я знаю, почему под твоими прекрасными глазами синяки, почему эти глаза так часто поднимаются к небу; но я все еще не знаю, почему твои губы пытаются улыбнуться.
Диана грустно покачала головой.
– Ты, кажется, мне говорила, – продолжала Жанна, обвивая своей белой, полной рукой плечи Дианы, – говорила мне, что господин де Бюсси отнесся к тебе с большим участием…
Диана покраснела так сильно, что ее нежное, круглое ушко словно пламенем вспыхнуло.
– Этот господин де Бюсси обаятельный человек, – сказала Жанна.
И она запела:
Кто первый задира у нас?
Конечно, Бюсси д’Амбуаз.
Диана склонила голову на грудь подруги и подхватила голосом более нежным, чем голоса распевающих в листве малиновок:
Кто верен и нежен, спроси.
Ответят: «Сеньор…
– Де Бюсси!.. – закончила за нее Жанна, весело целуя подругу в глаза. – Ну, назови наконец это имя.
– Хватит глупостей, – сказала вдруг Диана, – господин де Бюсси не вспоминает более о Диане де Меридор.
– Вполне возможно, – ответила Жанна, – но я склонна думать, что он очень нравится Диане де Монсоро.
– Не говори мне этого.
– Почему? Разве это тебе неприятно?
Диана не ответила.
– Говорю тебе, что господин де Бюсси не вспоминает обо мне и правильно делает… О! Я струсила, – прошептала она.
– Что ты сказала?
– Ничего, ничего.
– Послушай, Диана, ты опять начнешь плакать, винить себя в чем-то… Ты струсила? Ты – моя героиня? У тебя не было выхода.
– Да, я так думала… мне чудились опасности, пропасти, разверзающиеся у меня под ногами… Сейчас эти опасности, Жанна, кажутся мне призрачными, эти пропасти – их мог бы перепрыгнуть и ребенок. Я струсила, говорю тебе. О! Почему у меня не было времени, чтобы подумать!..
– Ты говоришь со мной загадками.
– Нет, все это не то, – вскричала Диана, в страшном смятении вскакивая на ноги. – Нет, это не моя вина, это он, Жанна, он не захотел. Я вспоминаю, как все было: положение казалось мне ужасным, я колебалась, была в нерешительности… Отец предлагал мне свою поддержку, а я боялась… он, он предложил мне свое покровительство… но предложил так, что не смог убедить меня. Против него был герцог Анжуйский. Герцог Анжуйский в союзе с господином де Монсоро, скажешь ты. Ну и что из того? Какое значение имеют герцог Анжуйский и граф де Монсоро! Когда очень хочешь чего-нибудь, когда действительно любишь кого-нибудь, о! никакой принц, никакой граф тебя не удержит. Видишь, Жанна, если бы я действительно любила…
И Диана, вся во власти своего возбуждения, оперлась спиной о ствол дуба, словно душа ее довела тело до изнеможения и у него не было больше сил держаться.