– Но Генрих Наваррский и герцог де Гиз враги.
– Что не помешает им объединиться против тебя с надеждой уничтожить друг друга после того, как они уничтожат тебя.
– Шико, ты прав, и моя мать права, вы оба правы. Надо предотвратить резню. Помоги мне собрать швейцарцев.
– Ну да, швейцарцев, как же! Их увел Келюс.
– Тогда мою гвардию.
– Ее забрал Шомберг.
– Ну, хотя бы моих слуг.
– Они ушли с Можироном.
– Как, – воскликнул Генрих, – без моего приказа?!
– А с каких это пор ты отдаешь приказы, Генрих? О! Когда речь идет о шествиях или бичеваниях, тут я ничего не говорю, тебе предоставляют полную власть над твоей шкурой и даже над шкурой других. Но коснись дело войны, коснись дело управления государством, это уже область господина де Шомберга, господина де Келюса и господина де Можирона. О д’Эперноне я умалчиваю, потому что он в таких случаях прячется в кусты.
– А! Смерть Христова! – воскликнул Генрих. – Так вот как обстоит дело!
– Позволь сказать тебе, сын мой, – продолжал Шико, – ты весьма поздно заметил, что в своем королевстве ты не более чем седьмой или восьмой король.
Генрих закусил губу и топнул ногой.
– Эге! – произнес Шико, вглядываясь в темноту.
– Что там?
– Клянусь святым чревом! Это они. Гляди, Генрих, вот твои люди.
И он в самом деле указал королю на трех или четырех быстро приближающихся всадников. За ними на некотором расстоянии скакали другие конные и шла толпа пеших.
Всадники собирались уже было въехать в Лувр, не заметив в темноте двух людей, стоявших возле рвов.
– Шомберг! – позвал король. – Сюда, Шомберг!
– Эй! – откликнулся Шомберг. – Кто меня зовет?
– Сюда, сюда, дитя мое!
Голос показался Шомбергу знакомым, и он подъехал.
– Будь я проклят! – воскликнул он. – Да это король!
– Он самый. Я побежал за вами, да не знал, где вас искать, и с нетерпением жду здесь. Что вы делали?
– Что мы делали? – спросил второй всадник, подъезжая.
– А! Ко мне и ты, Келюс, – сказал король, – и больше не уезжай так, без моего разрешения.
– Да больше-то и незачем, – сказал третий, в котором король признал Можирона, – все уже кончилось.
– Все кончилось? – переспросил король.
– Слава богу, – сказал д’Эпернон, внезапно появившись неизвестно откуда.
– Осанна! – крикнул Шико, вознося обе руки к небу.
– Значит, вы их убили? – сказал король. И прибавил совсем тихо: – В конце концов, мертвые не воскресают.
– Вы их убили? – сказал Шико. – А! Если вы их убили, то и говорить не о чем.
– Нам не пришлось трудиться, – ответил Шомберг, – эти трусы разлетелись, как стая голубей, почти ни с кем и шпаг-то скрестить не удалось.
Генрих побледнел.
– А с кем все же вы их скрестили?
– С Антрагэ.
– Но хоть этого-то вы уложили?
– Как раз наоборот: Антрагэ убил лакея Келюса.
– Значит, они были настороже? – спросил король.
– Черт возьми! Я думаю! – воскликнул Шико. – Вы вопите: «Смерть анжуйцам!», перевозите пушки, трезвоните в колокола, потрясаете всем железным ломом, который имеется в Париже, и хотите, чтобы эти добрые люди так же ничего не слышали, как вы ничего не соображаете.
– Одним словом, одним словом, – глухо пробормотал король, – гражданская война вспыхнула.
Услышав это, Келюс вздрогнул.
– А ведь и правда, черт побери! – воскликнул он.
– О! Вы уже начинаете понимать, – сказал Шико, – какое счастье! А вот господа де Шомберг и де Можирон еще ни о чем не догадываются.
– Мы оставляем за собой защиту особы и короны его величества, – заявил Шомберг.
– Ба! Клянусь богом, – сказал Шико, – для этого у вас есть господин де Клиссон, который кричит не так громко, как вы, а дело свое делает не хуже.
– Вот вы, господин Шико, – сказал Келюс, – распекаете нас тут на все корки, а два часа тому назад сами думали так же, как мы, или, во всяком случае, если и не думали, то кричали, как мы.
– Я?! – воскликнул Шико.
– Конечно, кричали «Смерть анжуйцам!» и при этом колотили по стенам шпагой.
– Да ведь я, – сказал Шико, – это совсем другое дело. Каждому известно, что я – дурак. Но вы-то, вы ведь люди умные…
– Хватит, господа, – сказал Генрих, – мир. Скоро мы все навоюемся.
– Каковы будут распоряжения вашего величества? – спросил Келюс.
– Постарайтесь утихомирить народ с тем же рвением, с каким вы его взбудоражили; возвратите в Лувр швейцарцев, мою гвардию, моих слуг и прикажите запереть ворота, чтобы завтра горожане сочли все случившееся этой ночью простой потасовкой между пьяными.
Молодые люди ушли с видом побитых собак и стали передавать приказы короля офицерам сопровождавшего их отряда.
Что касается Генриха, то он возвратился к своей матери, которая очень деятельно, но с обеспокоенным и мрачным видом отдавала распоряжения своим слугам.
– Ну, – сказала она, – что случилось?
– То самое, матушка, что вы и предвидели.
– Они бежали?
– Увы! Да.
– А! – сказала она. – Дальше?
– Дальше – все. Мне кажется, что и этого больше чем достаточно.
– А город?
– Город волнуется, но не он меня беспокоит, он-то в моих руках.
– Да, – сказала Екатерина, – дело в провинциях.
– Которые восстанут, поднимутся, – подхватил Генрих.
– Что вы собираетесь предпринять?
– Я вижу только одно средство.
– Какое?
– Прямо посмотреть в лицо случившемуся.
– Как же это?
– Я даю приказ моим полковникам, моей гвардии, вооружаю ополчение, отзываю армию от Ла-Шарите и иду на Анжу.
– А герцог де Гиз?
– Э! Герцог де Гиз, герцог де Гиз! Я прикажу его арестовать, если в том будет нужда.