Графиня де Монсоро - Страница 84

– Ого, – сказал герцог Майеннский, – принцев нашей крови не так-то просто заставить ступить на этот путь: от Лувра до аббатства Святой Женевьевы нам всегда будет ближе, чем от ратуши до Гревской площади.

– Давайте вернемся к делу, господа, – прервал его кардинал. – Все двери закрыты, не правда ли?

– О, за двери я вам отвечаю, – ответила герцогиня, – впрочем, я могу пойти проверить.

– Не надо, – сказал герцог, – вы, должно быть, устали, мой прелестный мальчик из хора.

– Даю слово, нет, все это очень забавно.

– Майенн, вы говорите, он здесь? – спросил герцог.

– Да.

– Я его не заметил.

– Я думаю, он спрятался.

– И где?

– В исповедальне.

Эти слова раздались в ушах Шико, как сто тысяч труб Апокалипсиса.

– Кто же это прячется в исповедальне? – спрашивал он, беспокойно вертясь в своем деревянном ящике. – Клянусь святым чревом, кроме себя, никого не вижу.

– Значит, он все видел и все слышал? – спросил герцог.

– Ну и что, ведь он вполне наш человек.

– Приведите его ко мне, Майенн, – сказал герцог.

Герцог Майеннский опустился по лестнице с хоров, некоторое время стоял, словно раздумывая, куда идти, и наконец решительно двинулся прямо к той исповедальне, где притаился Шико.

Шико был храбр, но на этот раз он залязгал зубами от страха, и капли холодного пота потекли с его лба на руки.

– Ах так! – говорил он, пытаясь высвободить шпагу из складок рясы. – Однако же я вовсе не хочу, чтоб меня закололи в этом ящике, как ночного вора. Ну что ж, встретим смерть лицом к лицу, клянусь святым чревом! И, раз представляется случай, убьем сами, прежде чем умереть.

И, готовясь привести в исполнение свой смелый замысел, Шико, который наконец-то нащупал рукоять шпаги, уже положил было руку на дверную задвижку. Но тут он услышал голос герцогини:

– Не в этой, Майенн, не в этой, в другой – на левой стороне, совсем в глубине.

– Ах да, верно! – пробормотал герцог Майеннский, резко поворачиваясь и опуская руку, уже протянутую было к исповедальне Шико.

– Уф! – вырвался у Шико вздох облегчения, которому позавидовал бы сам Горанфло. – В самую пору. Но какой черт прячется в другой коробке?

– Выходите, мэтр Николя Давид, – пригласил герцог Майеннский, – мы остались одни.

– К вашим услугам, монсеньор, – отозвался человек из исповедальни.

– Добро, – сказал Шико, – тебя не было на празднике, мэтр Николя, я искал тебя повсюду и вот сейчас, когда уже бросил искать, нашел.

– Вы все видели и все слышали, не так ли? – спросил герцог де Гиз.

– Я не упустил ни одного слова из того, что здесь говорилось, и я не забуду ни одной мелочи. Будьте спокойны, монсеньор.

– И вы сможете все передать посланцу его преосвященства папы Григория Тринадцатого? – продолжал Меченый.

– Все до мельчайших подробностей.

– Ну а теперь посмотрим, что вы там для нас сделали; брат Майенн мне сказал, что вы прямо чудеса творите.

Кардинал и герцогиня подошли поближе, влекомые любопытством. Три брата и сестра встали рядом.

Николя Давид стоял в трех шагах от них на полном свету лампады.

– Я сделал все, что обещал, монсеньор, – сказал он, – то есть я нашел для вас способ по законному праву занять французский трон.

– И они туда же! – воскликнул Шико. – Вот так так! Все стремятся занять французский трон. Последние да будут первыми!

Как видите, наш славный Шико воспрянул духом и снова обрел свою веселость. Эта перемена была вызвана тремя причинами.

Во-первых, он совершенно неожиданно ускользнул от неминуемой гибели, во-вторых, открыл опасный заговор и, наконец, открыв этот заговор, нашел средство погубить двух своих главных врагов: герцога Майеннского и адвоката Николя Давида.

– Мой добрый Горанфло, – пробормотал он, когда все эти мысли утряслись в его голове, – каким ужином я отплачу тебе завтра за то, что ты ссудил мне рясу! Вот увидишь.

– Но если узурпация слишком бросается в глаза, мы воздержимся от применения нашего способа, – произнес Генрих де Гиз. – Мне нельзя восстанавливать против себя всех христианских королей, ведущих начало от божественного права.

– Я подумал о вашей щепетильности, монсеньор, – сказал адвокат, кланяясь герцогу и окидывая уверенным взглядом весь триумвират. – Я понаторел не только в искусстве фехтования, монсеньор, как могли вам донести мои враги, дабы лишить меня вашего доверия; будучи человеком сведущим в богословии и в юриспруденции, я, как подобает всякому настоящему казуисту и ученому юристу, обратился к анналам и декретам и подкрепил ими свои изыскания. Получить законное право на наследование трона – это значит получить все, я же обнаружил, монсеньоры, что вы и есть законные наследники, а Валуа только побочная и узурпаторская ветвь.

Уверенный тон, которым Николя Давид произнес свою маленькую речь, вызвал живейшую радость мадам де Монпансье, сильнейшее любопытство кардинала и герцога Майеннского и почти разгладил морщины на суровом челе герцога де Гиза.

– Вряд ли Лотарингский дом, – сказал герцог, – каким бы славным он ни был, может претендовать на преимущество перед Валуа.

– И, однако, это доказано, монсеньор, – ответил мэтр Николя. Распахнув полы рясы, он извлек из кармана широких штанов свиток пергамента, при этом движении из-под его рясы высунулась также и рукоятка длинной рапиры.

Герцог взял пергамент из рук Николя Давида.

– Что это такое? – спросил он.

– Генеалогическое древо Лотарингского дома.

– И родоначальник его?

– Карл Великий, монсеньор.

– Карл Великий! – в один голос воскликнули три брата с недоверчивым видом, к которому, однако, примешивалось некоторое удовлетворение. – Это немыслимо. Первый герцог Лотарингский был современником Карла Великого, но его звали Ранье, и он ни по какой линии не состоял в родстве с великим императором.